Неточные совпадения
Сами они блистали некогда
в свете, и по каким-то, кроме их, всеми забытым причинам
остались девами. Они уединились
в родовом доме и там,
в семействе женатого брата, доживали старость, окружив строгим вниманием, попечениями и заботами единственную дочь Пахотина, Софью. Замужество последней расстроило было их жизнь, но она овдовела, лишилась матери и снова, как
в монастырь, поступила под авторитет и опеку теток.
Кроме того, ожидал, стоя
в уголку (и все время потом
оставался стоя), молодой паренек, лет двадцати двух на вид,
в статском сюртуке, семинарист и будущий богослов, покровительствуемый почему-то
монастырем и братиею.
— Из города эти, двое господ… Из Черней возвращались, да и
остались. Один-то, молодой, надоть быть родственник господину Миусову, вот только как звать забыл… а другого, надо полагать, вы тоже знаете: помещик Максимов, на богомолье, говорит, заехал
в монастырь ваш там, да вот с родственником этим молодым господина Миусова и ездит…
Алеша, выслушав приказание отца, которое тот выкрикнул ему из коляски, уезжая из
монастыря,
оставался некоторое время на месте
в большом недоумении.
Симоновский архимандрит Мелхиседек сам предложил место
в своем
монастыре. Мелхиседек был некогда простой плотник и отчаянный раскольник, потом обратился к православию, пошел
в монахи, сделался игумном и, наконец, архимандритом. При этом он
остался плотником, то есть не потерял ни сердца, ни широких плеч, ни красного, здорового лица. Он знал Вадима и уважал его за его исторические изыскания о Москве.
Раз оставив свой обычный слегка насмешливый тон, Максим, очевидно, был расположен говорить серьезно. А для серьезного разговора на эту тему теперь уже не
оставалось времени… Коляска подъехала к воротам
монастыря, и студент, наклонясь, придержал за повод лошадь Петра, на лице которого, как
в открытой книге, виднелось глубокое волнение.
Точно по безмолвному уговору, никто не возвращался к эпизоду
в монастыре, и вся эта поездка как будто выпала у всех из памяти и забылась. Однако было заметно, что она запала глубоко
в сердце слепого. Всякий раз,
оставшись наедине или
в минуты общего молчания, когда его не развлекали разговоры окружающих, Петр глубоко задумывался, и на лице его ложилось выражение какой-то горечи. Это было знакомое всем выражение, но теперь оно казалось более резким и сильно напоминало слепого звонаря.
Из Иркутска имел письмо от 25 марта — все по-старому, только Марья Казимировна поехала с женой Руперта лечиться от рюматизма на Туринские воды. Алексей Петрович живет
в Жилкинской волости,
в юрте;
в городе не позволили
остаться. Якубович ходил говеть
в монастырь и взял с собой только мешок сухарей — узнаете ли
в этом нашего драгуна? Он вообще там действует — задает обеды чиновникам и пр. и пр. Мне об этом говорит Вадковской.
Ее умственное развитие, ее опыт, ее интересы так и
остаются на детском уровне до самой смерти, совершенно гак же, как у седой и наивной классной дамы, с десяти лет не переступавшей институтского порога, как у монашенки, отданной ребенком
в монастырь.
История очарованного странника, очевидно, приходила к концу,
оставалось полюбопытствовать только об одном: как ему повелось
в монастыре.
— Совсем без крова и без пищи было
остался, но эта благородная фея меня питала, но только мне совестно стало, что ей, бедной, самой так трудно достается, и я все думал-думал, как этого положения избавиться? На фиту не захотел ворочаться, да и к тому на ней уже другой бедный человек сидел, мучился, так я взял и пошел
в монастырь.
— Позвольте, — говорим, — так это что же такое, выходит, вы и
в монастыре остались… при лошадях?
— И я решительно бы тогда что-нибудь над собою сделала, — продолжала Настенька, — потому что, думаю, если этот человек умер, что ж мне? Для чего
осталось жить на свете? Лучше уж руки на себя наложить, — и только бог еще, видно, не хотел совершенной моей погибели и внушил мне мысль и желание причаститься… Отговела я тогда и пошла на исповедь к этому отцу Серафиму — помнишь? — настоятель
в монастыре: все ему рассказала, как ты меня полюбил, оставил, а теперь умер, и что я решилась лишить себя жизни!
В четверг на святой папа, сестра и Мими с Катенькой уехали
в деревню, так что во всем большом бабушкином доме
оставались только Володя, я и St.-Jérôme. То настроение духа,
в котором я находился
в день исповеди и поездки
в монастырь, совершенно прошло и оставило по себе только смутное, хотя и приятное, воспоминание, которое все более и более заглушалось новыми впечатлениями свободной жизни.
После этого убийства Иоанн,
в мрачном отчаянье, созвал Думу, объявил, что хочет идти
в монастырь, и приказал приступить к выбору другого царя. Снисходя, однако, на усиленные просьбы бояр, он согласился
остаться на престоле и ограничился одним покаянием и богатыми вкладами; а вскоре потом снова начались казни. Так, по свидетельству Одерборна, он осудил на смерть две тысячи триста человек за то, что они сдали врагам разные крепости, хотя сам Баторий удивлялся их мужеству.
Два раза он был присужден на покаяние
в монастырь за нечаянное смертоубийство, но оба раза приговор
остался неисполненным, потому что полиция даже не пыталась, а просто наизусть доносила, что «отставной корнет Яков Филиппов Гремикин находится
в тягчайшей болезни».
Расставленные по стенам и башням пушки, множество людей ратных, вооруженные слуги монастырские, а более всего поврежденные ядрами стены и обширные пепелища, покрытые развалинами домов, находившихся вне ограды, напоминали каждому, что этот
монастырь в недавнем времени выдержал осаду, которая
останется навсегда
в летописях нашего отечества непостижимой загадкою, или, лучше сказать, явным доказательством могущества и милосердия божия.
Арефу забавляло, что Гарусов прикинулся бродягой и думал, что его не признают: от прежнего зверя один хвост
остался. Гарусов
в свою очередь тоже признал дьячка и решил про себя, что доедет на его кобыле до
монастыря, а потом
в благодарность и выдаст дьячка игумену Моисею. У всякого был свой расчет.
Все оглянулись, а кто сказал, так и
осталось неизвестным. Келарь Пафнутий поник своею лысою головою: худая весть об игуменском малодушестве уже перелетела из Дивьей обители
в монастырь.
— Я за свой
монастырь не опасаюсь: ко мне же придете
в случае чего. Те же крестьяны прибегут, да и Гарусов тоже… У него на заводах большая тягота, и народ подымется, только кликни клич. Ох, не могу я говорить про Гарусова: радуется он нашим безвременьем. Ведь ничего у нас не
осталось, как есть ничего…
Так они ехали целый день и заночевали
в лесу. Теперь до
монастыря оставалось полтора дня ходу.
Остался один Прокопьевский
монастырь, а
в нем засел крепче прежнего игумен Моисей.
Юрий, мрачный,
в нерешимости, бежать ли ему на помощь к матери, или
остаться здесь, стоял, вперив глаза на
монастырь, коего нижние части были ярко освещены огнями; вдруг глаза его сверкнули; он кинулся к дереву;
в одну минуту вскарабкался до половины и вскоре с помощью толстых сучьев взобрался почти на самый верх.
Теряясь
в таких мыслях, он сбился с дороги и (был ли то случай) неприметно подъехал к тому самому
монастырю, где
в первый раз, прикрытый нищенским рубищем, пламенный обожатель собственной страсти, он предложил свои услуги Борису Петровичу… о, тот вечер неизгладимо
остался в его памяти, со всеми своими красками земными и небесными, как пестрый мотылек, утонувший
в янтаре.
Тут они на время расстались, и
в 1827 году Брянчанинов выпросился
в отставку и ушел
в свирский
монастырь, где и
остался послушником.
А тут вдруг назначили к нам нового преосвященного. Приехал владыка
в монастырь, все осмотрел, все благословил,
остался очень доволен порядком. Наконец шествует
в гостиницу, видный такой пастырь, осанистый, бородатый — не архиерей, а конфета! За ним отец игумен, отец казначей, отец эконом, иеромонахи, вся соборная братия. И мы, гостиничные служки, жмемся вдоль стен и, аки некие безгласные тени, благоговейно трепещем.
Если же нельзя достигнуть, простой человек не
останется сложа руки: по малой мере, он изменит все свое положение, весь образ своей жизни, убежит,
в солдаты наймется,
в монастырь пойдет; часто он просто, естественным образом не переживает неудачи
в достижении цели, которая уже проникла все существо его и сделалась ему необходима для жизни; если же физическое сложение его слишком крепко и может вынести больше, нежели сколько нужно для крайнего раздражения нервов и фантазии, — он не церемонится покончить с собою насильственным образом.
Лаврентьев порешон,
в Стародубье [Иргизские скиты были
в нынешнем Никольском уезде Самарской губернии; Лаврентьев
монастырь в Гомельском уезде — Могилевской, Стародубские слободы
в Новозыбковском уезде — Черниговской губернии.] мало что
осталось.
— Как возможно, любезненькой ты мой!.. Как возможно, чтобы весь
монастырь про такую вещь знал?.. — отвечал отец Михаил. —
В огласку таких делов пускать не годится… Слух-то по скиту ходит, много болтают, да пустые речи пустыми завсегда и
остаются. Видят песок, а силы его не знают, не умеют, как за него взяться… Пробовали, как Силантий же,
в горшке топить; ну, известно, ничего не вышло; после того сами же на смех стали поднимать, кто по лесу золотой песок собирает.
— Понятие условное-с. Одни понимают его так, другие иначе. Да вот вам, для наглядного сравнения: мать Агафоклея потеряла жениха, пошла
в монастырь, всю жизнь
осталась верна его памяти, все имение раздала нищим и на старости лет имеет полное право сказать о себе: «я честная женщина»; ну, и наша общая знакомка Лидинька Затц тоже ведь с полным убеждением и совсем искренно говорит: «я честная женщина».
Рассказывали, что та икона во время патриарха Никона находилась
в Соловецком
монастыре и что во время возмущения
в среде соловецкой братии, когда не
оставалось более никакой надежды на избавление обители от окруживших ее царских войск, пред ней на молитве стоял дивный инок Арсений.
Чтобы как-нибудь не узнали ее, она испортила лицо свое, натирая его луком до того, что оно распухло и разболелось, так что не
осталось и следа от ее красоты; одета она была
в рубище и питалась милостыней, которую выпрашивала на церковных папертях; наконец, пошла она к одной игуменье, женщине благочестивой, открылась ей, и та из сострадания приютила ее у себя
в монастыре, рискуя сама подпасть за это под ответственность».
«Что же, — думал я, — мне действительно
остается одно: скрыться навсегда
в стенах какого-нибудь
монастыря и посвятить всю будущую мою жизнь искуплению безрассудств моей глупой молодости».
Сисой не мог долго
оставаться на одном месте, и ему казалось, что
в Панкратиевском
монастыре он живет уже целый год. А главное, слушая его, трудно было понять, где его дом, любит ли он кого-нибудь или что-нибудь, верует ли
в бога… Ему самому было непонятно, почему он монах, да и не думал он об этом, и уже давно стерлось
в памяти время, когда его постригли; похоже было, как будто он прямо родился монахом.
Древняя Москва только скользнула по мне. Кремль, соборы, Чудов
монастырь, Грановитая палата — все это быстро промелькнуло предо мною, но без старины Москва показалась бы только огромным губернским городом, не больше. Что-то таинственное и величавое
осталось в памяти, и
в этой рамке поездка
в Москву получила еще большее значение
в моей только что открывающейся юношеской жизни.
Когда он на другое утро вышел из кельи,
в монастыре не
оставалось ни одного монаха. Все они бежали
в город.
Я не
в силах
оставаться в этих залах, меня влечет на воздух, за стены Смольного
монастыря.
— Конечно, правильно… Умру ли я,
в монастырь ли пойду, осудят ли меня, все равно богатство тебе не достанется. Сергею Семеновичу все пойдет… Бери же мешочек-то.
В нем богатство, целый большой капитал… Что тебе
в Питере
оставаться… Россия велика, да и за Россией люди живут… Везде небось деньгам цену знают, не пропадешь с ними… Себя и меня спасешь…
«Может,
в какой дальний
монастырь забрался… да там и
остался…» — думал князь.
— Не беспокойся, он был доставлен
в целости патеру Флорентию.
В нем оказалось более двух тысяч шестисот рублей медью и серебром. Попы убрались восвояси, а то несдобровать бы и им. Я тогда крикнул: «Наибольшие грабят Богородицу». Крик этот был подхвачен, и толпа повалила
в Чудов
монастырь, а затем
в Донской. Амвросий был убит. Еропкин
остался цел только потому, что успел вызвать войска. Это глупое быдло испугалось первой картечи, и теперь все спокойно.
С полгода тому назад появилась она
в монастыре, привезенная
в богатой карете, с гайдуками
в ливреях на запятках, с каким-то важным барином,
в шитом золотом кафтане, при орденах, и вместе с ним проведена
в покои матушки-игуменьи. Около часу беседовал с последней привезший Марию сановник, вышел, сел
в карету и укатил, и Мария одна
осталась у матушки-игуменьи.
Застенок Ивановского
монастыря, служивший тюрьмой Салтыковой, разобран вместе с церковью только
в 1860 году. Провидение, видимо, не хотело, чтобы к великому
в истории России и незабвенному для русского народа 1861 году
оставался этот исторический памятник злоупотреблений помещичьей власти
в эпоху высшего развития крепостничества.
Осталась в столице,
в Вознесенском
монастыре, мать великого князя, хилая старушка, и эта голова, клонившаяся ко гробу, служила народу порукою его спокойствия, около нее столпилось упование Москвы.
Полотяный храм святого Сергия с иконой Богоматери
остался на месте неприкосновенным, и царь Федор
в ознаменование своей благодарности основал на этом месте
монастырь и назвал его, во имя Богоматери, Донским.
Тело покойного
оставалось еще на несколько дней
в монастыре, а затем было перевезено
в Херсон и 23 ноября положено
в крепостной соборной церкви во имя святой Екатерины,
в особом склепе, куда все желающие могли входить и служить панихиды.
Удар, нанесенный Салтыковой несчастной Марье Осиповне Олениной
в форме присылки рокового «гостинца», не
остался без возмездия даже на земле. По странному, а, может быть, перстом Божиим отмеченному совпадению, 1 октября 1762 года, именно
в тот день, когда послушница Мария лежала без чувств,
в бреду, а
в Новодевичьем
монастыре был страшный переполох по поводу присылки мертвой мужской руки, последовал высочайший указ о назначении открытого следствия над вдовой ротмистра гвардии Дарьи Николаевны Салтыковой.
Через несколько времени магистр математических наук Иван Павлович Карнеев обратился
в послушника Донского
монастыря. Верный друг княжны Лиды
остался около нее и после ее смерти.
— Ничего особенного, все, что мы давно ожидали… Он не соглашается на наш брак. Он говорит, что лучше желает видеть меня
в монастыре,
в могиле, чем замужем за человеком не нашего, т. е. не его, общества. Он приехал сегодня к обеду и долго говорил со мной. Я объявила ему, что скорее умру, нежели буду женой другого, я плакала, я умоляла его — он
остался непоколебим… и уехал, приказав мне готовиться
в отъезд за границу.
Напоминаем, что политический момент был крайне острый, а
в частной судьбе отца Кирилла наступал «последний день его красы». Приказный Пафнутиева
монастыря Заломавин был человек крутой и отцу Кириллу не мирволил; он запер его с ломтем хлеба и кружкою воды
в особливую келью и держал на замке. Так, вероятно, он хотел его проморить до пострига
в монахи. Кирилле
оставалось только лить слезы и петь «жалостные калязинские спевы», сложенные подобными ему жертвами «подневольного пострижения...
Ночевали у Коневца. Митрополит и более высокие из лиц его свиты почивали
в помещениях
монастыря (тогда еще очень не обширных), а все прочие ночевали где пришлось на своих судах. Пассажиры частного парохода все
остались на судне, которому, вдобавок, и вполне удобного места для стоянки не было, так как у пристани стали военные пароходы под митрополичьим флагом.